Лучшее за год. Археолог Скворцов о ценных находках Самбийской экспедиции
Калининградская область может войти в число важнейших археологических площадок России. Раскопки на месте строительства Приморского кольца, в древнем некрополе (ведутся на территории более восьми тысяч квадратных километров от подъезда к Светлогорску до автодороги Переславское — Круглово) уже принесли много ценных, уникальных находок (оружие, украшения, древняя игра). Некоторые артефакты встречаются впервые почти за два столетия и могут перевернуть представление ученых о самбийско-натангийской культуре и древних эстиях, заявила «Российской газете» историк Анна Мастыкова. По ее словам, в Институте археологии РАН принято решение исследовать этот могильник полностью — как наиболее крупный для эпохи переселения народов с IV по VII века.
Месяц назад Самбийская экспедиция Института археологии РАН представила результаты исследований, проведенных на месте предстоящего дорожного строительства. Исследовано уже порядка двухсот погребальных объектов с останками и мужчин, и женщин, и детей. Руководитель экспедиции, сотрудник Института Археологии РАН Константин Скворцов занимался раскопками на этой территории ещё в 2013-2017 годах. О находках, их значении, о времени и «золотом тельце» он рассказал в эксклюзивном интервью РБК Калининград.
Дорого ли сегодня организовать археологические раскопки? За чей счет они ведутся и сколько стоят?
— Очень дорого. Это цифры с нулями и нулями. Оборудование, работа большого количества привлеченных специалистов, техника, заработная плата, налоги — удовольствие дорогое. Если речь идет о плановых научных мероприятиях, то раскопки идут за счет средств институций и грантов, а если это охранные раскопки, то за счет заказчика. Были времена, когда я и за свой счет копал, и зарплату платил. А вообще
есть закон, согласно которому перед постройкой чего-либо обязаны обследовать участок на предмет наличия на нем памятников археологического наследия. Это практикуют во всем цивилизованном мире. Заказчик, будь то государство или частная компания, обязан оплатить археологическую разведку, и, если будут обнаружены признаки памятника, то и оплатить раскопки.
Раскопки — это огромный и тяжелый труд, физический и умственный, тут не до романтики. Сейчас исследования проводятся на месте дороги, которая строится за счет государственных средств, соответственно из госсредств и оплачиваются эти исследования.
Хорошо, если речь идет о федеральной трассе, а если, например, частный застройщик строит дом. Ведь далеко не все готовы тратить деньги на археологию. А ведь наша область и отличается тем, что ценности могут быть везде...
— Так застройщики часто ничего не делают.
Вот, напротив третьего форта в Калининграде построили дома на средневековом кладбище и фундаментах орденской кирхи — никто ничего не исследовал. Захоронение историческое, ценное и безвозвратно утраченное. А там церковь стояла, которую еще заложил прусский вождь, принявший христианство одним из первых среди пруссов. То есть, застройщик пошел на прямое нарушение закона.
Тут приходят на ум в очередной раз слова незабвенного Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина: «Строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения». И всем плевать. А это — злодеяние вообще-то. И это ведь не только у нас. Слышали, наверное, как в Москве городище практически уничтожили, погибло под очередным торговым центром? Так кто варвары, люди древности или мы, современные люди?
И ведь это не просто культурные, но и очень дорогие материальные ценности...
— Определять материальную ценность предметов — не задача археологов и историков. К сожалению, ценность некоторых предметов археологии и их востребованность на «черном» антикварном рынке оказывает крайне негативное влияние на сохранение памятников археологического наследия по всему миру.
Несмотря существующий запрет на оборот предметов археологии, они регулярно оказываются на антикварном рынке, в том числе, на всевозможных интернет-площадках. Рынок антиквариата имеет миллиардные обороты.
Вот вам пример из прошлого. Я рассказывал о находке на Третьем форте. Там стояла военная часть. Ну мало же кто понимал, какие ценности находились у них под ногами или в ящиках. После войны трофеи вагонами вывозили, многое из этого пропало. И вот, в районе Северной горы до сих пор рассказывают, как перед самым расформированием части один офицер, видимо, что-то обнаружил. Он понимал ценность находки и сразу купил себе и мотоцикл, и машину, и кооперативную квартиру.
Знаем, что в конце 90-х годов с вами произошла история, достойная экранизации. Вы вместе с коллегами Евгением Калашниковым и Анатолием Валуевым нашли предметы из музея «Пруссия», которые считались утерянными безвозвратно.
— Да, осенью 1999 года. Об этом я много рассказывал. История давняя. В куче песка увидел ржавые предметы. Надо быть археологом, понимать, что это может быть что-то ценное. Так вот, это оказались фрагмент поясной пряжки и наконечник копья. Сотрудники отдела истории Калининградского областного музея при финансировании фонда Цайт (Германия) провели работы и обнаружили около 30 тысяч предметов от Эпохи камня до Средних веков. Ценности огромные. Но многое было утеряно еще после войны.
Еще одна сенсация была в 2013 году. Тогда все СМИ написали, что ваша находка «достойна Лувра и не только».
— Да, это было погребение вождя эстиев, и мы показали тогда детали конской упряжи, изготовленной из позолоченного серебра с альмандиновыми вставками и серебряные тисненные пластины с декором в первом германском зверином стиле. Последний раз такие ценные вещи в этих местах находили лет 130 назад.
Эстии — народ, упомянутый Тацитом в трактате «О происхождении германцев и местоположении Германии», одно из племён, занимавшихся сбором янтаря и его экспортом в Римскую империю по Янтарному пути.
Что вы чувствуете, когда такие находки выходят на свет?
— Сильнейшую эйфорию. Это не передать словами. Когда нашли артефакты из музея Пруссии, я был как пьяный. Я всегда относился к археологии как к некому умственному занятию, которое открывает тебе завесу времён. И вот, этот древний прусский вождь уже стоит перед тобой как живой, точно современник.
Когда видишь предметы, которые до тебя в последний раз видели тысячу лет назад люди, которые их укладывали в погребения, испытываешь ощущения, которые трудно передать словами. Это круче всего. Ощущение возникает, что нет расстояния во времени, тысячелетия исчезают.
А кажется, что лучше всего стирает расстояния цифровизация. Не было такого опыта у предыдущих поколений.
— Да. Но все это началось раньше. С развитием технологий, с победой «технократов» над «натуралистами», с древнеримскими взглядами на мир и роль человека в нем, с английской промышленной революции, когда человечество утратило чистоту общения с миром. Вот тут поневоле и задумаешься: а может быть были правы луддиты в своей непримиримой борьбе с машинами. Мы потребляем значительно больше, чем нам необходимо. Человек когда-то умел созерцать, а сейчас, в век скоростей и технологий из всех щелей можно в одно мгновение узнать о какой-нибудь гадости — время вечного стресса.
Я уверен, если нам не давать ничего, что облегчает жизнь современному человеку, и переселить на необитаемый остров, то мы одичаем очень быстро и полностью утратим этот лоск цивилизованности, снова превратившись в дикарей.
Да и без переселения на острова дикаря можно увидеть в действиях многих наших современников.
Чувствуете ли вы через находки, какими были древние люди? Чем они похожи или отличаются от нас?
— Я вижу, что происходило с этим человеком, по сути, его вижу: его статус, в какой среде жил, чем мог заниматься. И если человек властный, мужественный, его сородичи проявляли уважение к нему и даже заискивали.
Вот недавно нашли в погребении знатного эстия фишки от римской настольной игры... То есть, они играли в римские игры здесь, на наших обрывистых Самбийских берегах. О чем это все? О близких связях — мир был так же доступен, но более медленный.
Письма шли по полгода. Пока ты там ушел в кругосветку, а до тебя письмо дошло, все уже изменилось. А потом я смотрю, что дальше было: кто пришел, как разрушил этот могильник. Я как слайды перед собой перебираю, прокручиваю. Они мне становятся ближе. Для меня эпоха Наполеона — это вчерашний день по историческим меркам. Это все вчера произошло. Между нами нет границ.
Вы исследуете древние захоронения разных людей, в том числе, обремененных властью, деньгами, то есть, элиты…Чему у них можно поучиться?
— Во-первых, они хоронили всех на одном некрополе. И представителей элиты и простых общинников. Для богатых погребений нет даже своих отдельных зон, так как все эти люди приходились друг другу родственниками. Во-вторых,
элиты Российской империи в XVIII—XIX веках привозили из-за границы в Россию мастеров, инженеров, новое оборудование — в общем технологии, чтобы страна процветала. Они тратили деньги в России, строили здесь больницы, школы и т.д. за свой счет. И все нажитое оставляли на родине. Вкладывали в ро-ди-ну. А сегодня хочется спросить: а что вы на родине за свой счет построили? Куда деньги вложили здесь? Никуда. Вывезли в заграничные банки.
Нет, безусловно, есть и сегодня люди высокой морали, верные своему долгу, но много ли их? Всем правит Мамона. Я знаю несколько таких богатых людей, они на машинах со стразами не ездят, предпочитают качество и скромность понтам. Никогда не будут кичиться количеством денег, выставлять такое на показ у приличных людей не принято. А вот если ты вышел «из грязи в князи», да ещё с кучей комплексов, дорвался до кормушки, то вот таких и несет«во все тяжкие». А что взять из истории? Ну, люди вообще не учатся на ошибках прошлого. Так что, ничего…
Почему вы стали археологом?
— Я жил с родителями в Бурятии, под городом Кяхта — бывшей «чайной столицы» Российской империи на границе с Монголией. Детство обыкновенное, советское: игры, двор, тайга, шишки, ягоды в тайге собирали, рыбу ловили…. А любимой игрой детства были «айданчики» — это древняя игра бараньими косточками, популярная у кочевников. И вот, мне в руки попал ржавый наган, найденный соседским мальчишкой на месте пограничной заставы, по преданию полностью уничтоженной атаманом Семеновым. Но когда мне за него пацаны предложили пригоршню глиняных бурханчиков со святых для местного бурятского населения мест, то я сразу с радостью его поменял. На бурханчиках были разные изображения, которые, наряду с древностью предметов, очень меня привлекали. Это была пора, когда меня интересовали любые книги по биологии, геологии, палеонтологии. Они так меня захватывали, что я ходил в тайгу на окраине поселка и искал различные минералы и отпечатки древних животных. То есть с детства «общение с прошлым» стало для меня удовольствием. Я ведь не историк, я окончил Институт археологи Варшавского университета. У меня в дипломе написано: археолог.
Вы в свое время составили свою родословную и потратили на это значительную сумму...
— Да, изучил родню по линии отца. Удовольствие это дорогое. Как-то в сорок с небольшим я понял: вот «препарирую» жизни людей прошлого, а о своих далеких предках ничего не знаю. Помню, у деда своего, который прошёл две войны, был партийным, я будучи еще мальчишкой спросил: а вот если бы не случилась революция, как бы мы жили? И он, партиец, мне, ответил: «хорошо бы жили». И я почему–то эти слова так запомнил. И вот спустя много десятилетий понял, почему он так ответил. А любовь к Прибалтике мне моя бабушка привила, латышка, ну, если правильно говорить, курляндка. Вся родня её отца испокон века жили в местечке Раксала под Приекуле в Курляндии. Я ведь здесь родился. В роддоме на улице Клинической.
Ну и начал с матери деда. Я знал ее сословие, где родилась, где крестилась. В итоге оказалось, что многие мои родственники связаны с Пруссией. Был такой Карл Эдуард Бертольд Гессе — лифляндский (теперь территория трех Прибалтийских стран. — прим. РБК Калининград) дворянин на русской службе у Екатерины Второй. В Выборге служил, потом участвовал в заграничных походах Русской Армии против Наполеона, в сражениях при Гутштадте и Фридланде. Отличился в сражении при Прейсиш-Эйлау, получил золотой крест.
То есть, вы можете считать эту землю своей в прямом смысле?
— А она наша и есть по праву рождения.
Слышу часто: вот, мол, все это — и кирхи, и замки — немецкое наследие. По мне так это все — мировое культурное достояние и не стоит делить историю на свою и чужую. Так случилось, что эта земля стала нашей.
У меня только около десятка родственников было ранено, убито, пропало без вести в армии генерала Самсонова (генерал русской армии Первой мировой войны, потерпевший поражение в Восточной Пруссии на Мазурах — прим.ред.). Во мне русские и балтийские корни. У нас у всех есть объединяющее начало.
И за эту землю наши предки заплатили своей кровью. Это наш трофей. И что, трофей надо топором рубить и в печку кидать? Собственность надо беречь. Кирхи, замки, усадьбы — это наша собственность.
Почему уничтожали? Да не только потому, что была ненависть ко всему немецкому. У себя в большой России тоже ведь всё уничтожали — и церкви, и дворцы. Почему? Сознание такое, ум, голова такая. Я лично советую больше книжек читать. Почему Польша может жить с этим немецким наследием, которое тоже их трофей после Второй мировой, а мы нет? Они могут жить с Мальборком, а мы не можем с Кенигсбергом. Наши солдаты не под Багратионовском, Правдинском и Калининградом в разные века кровь проливали. Мы боимся слов. Пока мы не начнем реально оценивать свою историю, ничего хорошего не будет. Мы должны понимать, что происходит.
Как новое поколение недропользователей меняет золотодобычу: кейс «Золото Дельмачик»
Отдохнуть и полечиться. Какие туристические проекты запускались
в 2023 году в России
